thelastpageof - Экспертократия и причастность к принятию внешнеполитических решений: "Экспертократия и причастность к принятию внешнеполитических решений
«Абсолютных» примеров, когда у власти в России и США находились эксперты, нет. При этом основным аргументом в пользу востребованности и необходимости продвижения экспертно-аналитических исследований служит то, что они способствуют формированию активной и эффективной национальной политики, информируя общественность и влияя на качество решений, принимаемых правительственными чиновниками. Известно, как нелегко отследить влияние центров научной мысли на процесс принятия решений. Уже на самой первой стадии наблюдатель сталкивается с ситуацией, при которой практически любой представитель экспертного сообщества сам формирует впечатление о его большей или меньшей причастности к принятию решений.
Например, кто-то из уважаемых читателей может достоверно сказать, как формируется американская фракция международного состава, приглашаемого на регулярные встречи дискуссионного клуба «Валдай»? Существует масса предположений о влиянии на список Сергея Караганова. Хотя ещё недавно «по должности» этим занимался аппарат Сергея Ястржембского, помощника президента России. Другие предположения выстраиваются вокруг фигур Светланы Миронюк, главного редактора (до июня 2006 года – председателя правления) РИА «Новости», и Сергея Зверева, президента ЗАО «Компания развития общественных связей». – Наблюдатели пытаются рассмотреть какие-то скрытые широкой публике знаки в том, в какой очерёдности, например, РИА «Новости», СВОП, «Россия в глобальной политике» и «КРОС» упомянуты в списках аккредитованных структур, а их логотипы размещены на соответствующих сайтах. При этом речь может идти только о собственно приглашении того или иного американского аналитика. Вторая, не менее закрытая и внутренне противоречивая «составляющая» заключается в принятии или отклонении этого приглашения. Соперничество и сотрудничество в среде американских экспертов по России представляют собой совсем особую химию.
В предлагаемом материале мы не будем стремиться идти по пути оценки фактического влияния, которое те или иные консультационно-научные учреждения или отдельные исследователи оказывают на политику соответствующих правительств. Нам будет достаточно лишь принять в качестве аксиоматического утверждение, что уровень внешнеполитических исследований и в России, и в США может существенно возрасти и что те, кто принимает политические решения с учётом результатов подобных прикладных изысканий, чаще следуют более мудрым политическим курсом.
Да, в обеих странах можно выделить по два-три десятка влиятельных учёных и аналитиков, которые часто выступают на общенациональных телевизионных и радио-каналах, а их публицистические работы широко представлены в средствах массовой информации. Хотя, без сомнений, структурные особенности внутри отдельно российского и американского профессиональных сообществ существуют. Более того, с каждым годом они, к сожалению, проявляются всё более контрастнее.
Прежде всего, стоит обратить внимание, что российские эксперты в течение всей своей карьеры практически не подвержены своеобразной горизонтальной мобильности. Начав деятельность в исследовательской организации и отработав с ограниченным набором проблем в течение многих лет, эксперт практически исключает для себя возможность два-три-четыре года отслужить в дипломатическом ведомстве или получить определённый опыт работы в частной компании или государственной корпорации. В реалистичной системе координат представить круговорот российских специалистов не возможно. В любой момент времени фактически любой служебный переход будет восприниматься или как однозначное поражение, или как успех, после которого «обратной дороги уже всё равно нет».
Для сравнения стоит хотя бы пунктирно посмотреть на профессионально-биографические повороты в карьерах четырёх нынешних высокопоставленных «американских специалистов по России». Майкл Макфол, директор отдела России и Евразии при Совете национальной безопасности, помощник президента США. Селеста Уолландер, заместитель помощника министра обороны США по вопросам отношений с Россией. Уильям Бёрнс, заместитель госсекретаря США по политическим вопросам. Роуз Гетемюллер, помощник госсекретаря США по вопросам проверки и соблюдения соглашений по контролю над вооружениями.
Разговоры о статусе, амбициях и реальных возможностях представителей экспертного сообщества начинаются, как правило, с определения, кого можно и кого нельзя считать экспертом. Или, формулируя чуть по-другому, к кому, в конечном счёте, должны прислушиваться и власть, и общество.
Естественно, существует некоторое множество публичных и тайных (непубличных) фигур: от профессиональных (часто исключительно аппаратных) международников и политологов до журналистов в различных изданиях и сотрудников академических институтов и исследовательских центров. Особую прослойку формируют те, кого по праву стоило бы определять как публичных интеллектуалов.
Однако в узком смысле российское экспертное сообщество всё чаще и чаще представляется как довольно замкнутый круг бывших и действующих политических консультантов, которые играют определённую роль в создании контента для медиа, комментируя довольно широкий спектр событий внешнеполитической жизни страны, а иногда принимают участие в консультировании представителей органов власти. При этом их статус как публичных (в данном случае – медийных) фигур, т.е. фактически комментаторов и интерпретаторов, оказывается гораздо важнее их уровня образования, профессиональных возможностей и реального опыта равноправного общения с иностранными партнёрами.
Получается, что такой эксперт не обязательно должен быть специалистом. То есть, конечно, поварившись в кругу коллег-товарищей пару лет или пару десятков лет, такой «представитель экспертного сообщества» становится в некотором роде специалистом, но всё-таки именно экспертом оказывается тот, кого назначает в этом качестве медиа. В этом и проявляется некая радикальная конструкция, которая может быть сведена до формулы «если тебя нет в телевизоре, ты – не эксперт».
При всех ограничениях в наблюдениях подобного рода, к сожалению, стоит констатировать, что в настоящее время российские власти полагаются на собственную систему представлений и принимают во внимание исключительно те рекомендации, которые совпадают с их собственной точкой зрения и политическими ориентирами.
Хотя и этот тезис отражает лишь одну из аналитических проекций при взгляде на коллег по цеху. И связано это с тем, что в сегодняшней России практически не идёт процесс партизации исследовательских центров и фондов. Вновь обратимся к уважаемым читателям. Кто-то может достоверно сказать, как формируется партийная позиция по отношению к событиям, явлениям и тенденциям международной жизни? Какие исследовательские институты вносят предложения по внешнеполитической повестке дня для «Единой России»? А для «Справедливой России»? ЛДПР или КПРФ? Или для внепарламентских партий?
Здесь обоснованно появляются, по крайней мере, два сомнения. Или современный миропорядок не «производит» информационных или иных поводов, на которые стоило бы обратить внимание партийным структурам, или у действующих партий просто нет механизмов адаптации и принятия тех внешнеполитических рекомендаций, которые были бы подготовлены их исследовательско-аналитическими структурами?
Первое сомнение не является конструктивным. Российские партии вовлечены или, правильнее будет сказать, принуждены высказываться по поводу самых разнообразных событий, имеющих место за пределами собственно государственного суверенитета. Политические, экономические и социальные трансформации во всех государствах бывшего СССР волей или неволей оказываются в центре внимания широких слоёв российской общественности и формируют устойчивый запрос на их внешнеполитическое оценивание. Абсолютно прав был известный историк и политолог Роберт Такер, когда писал, что «потребность в лидерстве появляется тогда, когда ситуация, в которую волей обстоятельств вовлечены большие группы людей, требует оценки». Очевидно, что в ближайшую треть года в фокусе внимания большинства россиян будет президентская кампания в Украине. Не меньший интерес проявляется по отношению, например, к динамике российско-американских отношений, к иранской ядерной программе, к военным операциям сил международной коалиции в Афганистане и Ираке, к решению проблемы сокращения стратегических наступательных потенциалов.
Второе сомнение более предметно. Персонализация политического процесса в России укрепила тенденцию со стороны партийных структур умалять, а порой и просто игнорировать результаты деятельности научных центров. Вроде бы все осознают, что подобная модель принятия решений способствует стратегическим просчётам во внешней политике и оказывает долгосрочное негативное влияние, но принципиальных изменений к лучшему не происходит.
Давайте обратим внимание на ситуации: а) с отказом-неотказом Киргизии размещать на своей территории американскую авиабазу «Манас», поставленным в зависимость от размеров финансовой помощи со стороны Москвы, б) с проектом по вступлению-невступлению в ВТО «одновременно и совместно» группы государств, вовлечённых в формирование Таможенного союза, или в) с командированием-некомандированием российского посла М.Зурабова в Киев. Во всех трёх случаях лидеры российских политических партий были вынуждены артикулировать диаметрально противоположные суждения, разделённые между собой во времени от пары недель до пары месяцев.
Персонализация в целом противоречит системности. Так было в девяностые годы, так есть и в нулевые. Два десятилетия в России не оправдываются ожидания части политических лидеров (и ряда близких к правительственным кругам политических аналитиков), основанные по большей части на личных представлениях и понимании тех же Соединённых Штатов и их политики. Это становится особенно опасным, когда дело касается не только двусторонних отношений, но и основных тенденций мирового развития.
Как справедливо отмечают коллеги Т.Шаклеина и Б.Пэррот, «в начале 1990-х гг. это стало причиной принятия Россией неверных внешне- и внутриполитических ориентиров, что вызвало серьёзные разочарования в обществе и раскол в политическом истеблишменте. В Соединённых Штатах слишком эмоциональный подход к оценке России и её настоящего и будущего развития, незнание истории американо-советских отношений и биполярного периода в целом также послужили возникновению ложных надежд у политиков и экспертов … Американские либералы, в частности, полагали, что Россия незамедлительно примет западные ценности и институты и станет удобным членом западного сообщества или что Россия является слабой страной, неспособной проводить решительную внешнюю политику и противостоять действиям Америки». [1]
Уже при президентах Д.Медведеве и Б.Обаме обе страны достигли той точки в отношениях, когда отсутствие систематических исследований и аргументированных прогнозов может иметь серьёзные негативные последствия. Действия каждой из стран-партнёров по двусторонним отношениям оказываются полной неожиданностью для другой стороны, вызывают у неё, по крайней мере, удивление, поскольку не укладываются в существующие прогнозы и систему координат, в рамках которой действуют правительства. Достаточно вспомнить нежданные январско-февральские заявления российского руководства об ожидании высоких темпов международного признания суверенитетов Южной Осетии и Абхазии. Или внезапное сентябрьское решение администрации Белого дома по отказу от развёртывания элементов системы противоракетной обороны в Восточной Европе.
Стоит признать, что до настоящего времени России не удалось чётко определить задачи, которые стоят перед ней в различных сферах международных отношений и в различных регионах. Вместо этого она провозгласила единственную цель – возвратить себе статус великой державы. Но для дальнейшей разработки стратегии России необходимо вернуться к систематическим внешнеполитическим исследованиям.
Что происходит в этих условиях внутри экспертного сообщества? Самым парадоксальным образом оно начинает выстраиваться по линии поддержки-неподдержки президентского курса.
Одни начинают «фиксировать», что неуклонный курс на противостояние с Соединёнными Штатами и в целом с Западом, которому следовало российское руководство, по крайней мере, со знаменитой «мюнхенской речи» В.Путина, себя не оправдывает. Следовательно, давайте откажемся от «заявки на альтернативность», доверимся Д.Медведеву и поддержим хотя бы «перемены сверху», тем более если они сегодня им предлагаются.
Другие полагают и аргументируют, что никем и никогда не избираемый президент, получивший пост в результате разыгрывания аппаратно-бюрократической операции «Преемник», не может быть заинтересован в реальной модернизации политической жизни. Следовательно, давайте не будем себя обманывать, что «перемены сверху» могут состояться. И давайте не будем даже пытаться «воспользоваться его риторикой, его намерением и призывом». В этом смысле нет никакой необходимости «давить на режим, ускоряя и усиливая его трансформацию».
Данное разделение является, конечно, условным. Но именно оно служит базовой предпосылкой для формирования того вакуума, о котором ещё три года назад вполне справедливо писал коллега Ф.Лукьянов: «Не говорю о появившемся невесть откуда сонмище «политологов» с непонятным образованием, незапоминающимися фамилиями и бесцветными лицами. Своими суждениями о международных отношениях они планомерно заполняют полосы комментариев еще недавно уважаемых газет, теле- и радиоэфир, а также все чаще цитируются как эксперты коллегами-журналистами … Я далек от того, чтобы обвинять в непрофессионализме только тех, кто ориентируется на власть. От безграмотных рассуждений целого ряда популярных оппозиционных публицистов и комментаторов немедленно вянут уши. Но вместе они – прокремлевские и антикремлевские – творят одно общее дело: отучают публику думать и делать собственные выводы» [2].
В сложившейся ситуации перед российским экспертно-аналитическим сословием встаёт задача аналитически доказывать, что ситуация в мире, как бы сложна и тревожна она ни была, требует выработки более успешной и нацеленной на результат политики. Требует создания атмосферы многообразия мнений и объективности, чтобы исследовательские и консультационные структуры могли системно анализировать внешнюю политику с учётом всех возможных вариантов и прогнозов.
Это, в свою очередь, провоцирует нас на символическое разрушение сложившегося постулата, в соответствии с которым эксперты для власти интересны только постольку, поскольку они способны формировать общественное мнение, а капитал экспертов выводится как производная от их власти над общественным мнением. Пока не произойдёт указанного разрушения, мы обречены констатировать, что профессиональная квалификация экспертов оказывается менее важной, чем их креативно-манипулятивные способности.
Да, эксперт относится к знанию, как к товару. Но статус экспертизы связан не с неизбежным желанием соответствовать спросу (и, таким образом, извлекать прибыль), а с критическим переосмыслением властных отношений и политических процессов. Другими словами, основным мотивом для исполнения экспертной деятельности должна быть не польза, а истина или, по крайней мере, правда или правды.
[1] Шаклеина Т., Пэррот Б. Внешнеполитические исследования: их роль и влияние на процесс принятия решений в Соединённых Штатах и России. М.: Российско-американский форум экспертов, 2006.
[2] Лукьянов Ф. Непрофессионализм как опора. Газета.ру, 14 сентября 2006 г. www.gazeta.ru/column/lukyanov/811187.shtml
http://eurasianhome.org/xml/t/print.xml?lang=ru&nic=expert&pid=2214"
